Наблюдатели заметили в Северной Корее новую тенденцию: за последнее время в научных журналах опубликовано несколько статей о благоприятных последствиях реформы национальной валюты.
В конце августа Ким Ын Чхоль (Kim Eun-chol), профессор экономики Университета имени Ким Ир Сена (Kim Il Sung University), ведущего вуза КНДР, опубликовал статью, в которой особо отметил обязанность государства по осуществлению контроля над денежной массой. В июле крупнейший экономических журнал страны также заявил, что находящиеся в обращении наличные средства должны контролироваться государственными банками, конечно, для того, чтобы обеспечить «дальнейшее повышение качества жизни населения».
Учитывая организационную структуру общества Северной Кореи (и крайнюю щекотливость темы), можно быть уверенным, что обе публикации не были следствием работы свободных пытливых умов, а скорее отражали намерения официального Пхеньяна.
Так стоит ли готовиться к очередной валютной реформе? Пока говорить об этом рано, поскольку имеются веские аргументы как за, так и против такого важного шага.
Как большинство коммунистических государств, Северная Корея имеет яркую историю конфискационных денежных реформ, последняя из которых была проведена всего три года назад. Валютные реформы с «социалистическими характеристиками» обычно происходят по следующей схеме: в один прекрасный день счастливые жители страны, в которой проводится реформа, узнают, что их законные платежные средства через несколько дней или недель обесценятся, и лишь незначительное количество их сбережений можно обменять на новую валюту. К депозитам в госбанках, как правило, применяется менее жесткий подход, но сроки обмена валюты все равно коротки, поэтому у обычного гражданина вдруг возникает множество проблем даже при попытке конвертировать валюту в отпущенное для этого время.
В сущности, такие реформы приводят к практически полному сгоранию вкладов населения и существенному сокращению денежной массы в стране. Больше всего страдает легальный и полулегальный бизнес в частном секторе – многие фирмы банкротятся. Но в то же время, такие реформы помогают сдержать инфляцию и укрепить лидирующие позиции государства в экономике.
Последняя такая реформа в Северной Корее была проведена в конце 2009 г. (до этого – в 1992, 1978 и 1959 гг) и не позволила достичь заявленных целей.
Для неудачи были все основания. Повинуясь какой-то не совсем понятной логике, северокорейские госбанки решили, что работники государственных предприятий (то есть подавляющее большинство трудящихся, по крайней мере, по официальным данным) будут получать точно такие же зарплаты, как раньше. Другими словами, если работник меткомбината до проведения реформы получал 3000 вон (USD 2,68), что соответствовало цене 1 кг риса, то после реформы он будет получать 3000 вон в новой валюте. При этом курс обмена старых денег на новые был 100 к одному, то есть планировалось, что новая зарплата позволит ему купить 100 кг риса. В результате зарплаты за ночь выросли на 10000% и денежная масса также увеличилась на 10000%.
Такая политика стала причиной быстрой инфляции, и цены, как и можно было ожидать, менее чем за год вернулись на дореформенный уровень. Остается только удивляться, почему при планировании реформы не была учтена возможность такого развития событий.
При этом реформа 2009 г. вызвала проблемы в обществе. Многие владельцы частного бизнеса действительно сильно пострадали, но паника в конце 2009 г. и начале 2010 г. вылилась в массовое недовольство, какого в КНДР не наблюдалось с конца 1940-х гг.
В какой-то момент в январе-феврале 2010 г. казалось, что вспышка общественного недовольства находится на грани допустимого. Потребовались усилия, чтобы успокоить народ. По неподтвержденной информации, нескольких высокопоставленных чиновников сделали козлами отпущения и казнили. Вероятно, власти осознали свою ошибку и на какое-то время решили оставить рынок и его участников в покое.
Но недавние публикации, исходящие от северокорейского аппарата пропаганды, похоже, свидетельствуют о том, что денежная реформа вновь стала привлекательной политической мерой. То, что статьи напечатаны в якобы научных журналах, не должно вводить в заблуждение: в Северной Корее нет такого понятия как независимые научные исследования, когда речь идет о политической экономике. Публикации говорят, что реформа готовится или по крайней мере серьезно обсуждается в некоторых кругах политической элиты.
Вероятно, местная элита обеспокоена инфляцией, темпы которой на протяжении последних двух лет постоянно росли. Прошлым летом средний обменный курс был 2500-3000 вон за USD 1, при этом килограмм риса стоил 2100-2400 вон. К прошлому месяцу курс вырос до 7000 вон за доллар, а цена риса – до 6000 вон за 1 кг. Другими словами, за год цены практически удвоились, а вона потеряла половину своей стоимости.
Для властей Северной Кореи это очевидно тревожная тенденция. Она может оказаться даже еще более опасной, поскольку политики, судя по всему, изучают вопрос реорганизации экономики, возможно, даже настоящей экономической реформы. Но показатель инфляции на уровне 100% - не самое удачное место для начала трансформаций, и необходимо что-то предпринять, чтобы переломить эту опасную тенденцию.
Поскольку денежная реформа является основным проявлением политики правительства КНДР, она стала хорошо известной и проверенной мерой экономического контроля. Поэтому естественно, что главные управляющие государственной экономики заинтересованы в ее проведении.
Однако стоит отметить, что валютная реформа – очень рискованный шаг. В 2010 г. даже официальные лица Северной Кореи иногда критически высказывались о реформе 2009 г. в беседах с западными дипломатами. Северокорейские студенты делились с иностранными студентами, обучавшимися в Пхеньяне, своими опасениями по поводу реформы. Военный атташе одной из западных стран (не совсем дружественной, с точки зрения КНДР) рассказал мне, что его северокорейский коллега говорил, что Пхеньян «не очень хорошо понимает, что делает». Можно представить, насколько зол должен быть военный чиновник в одной из самых жестко контролируемых стран мира, чтобы делиться своими переживаниями с представителем империалистического государства.
Степень беспокойства действительно была беспрецедентной. В январе-феврале 2010 г. возможными казались массовые волнения, если не революция. Не случайно сразу после реформы Китай, обычно очень осторожный во всем, что касается Северной Кореи, начал открыто высказывать предположения о возможном и даже неизбежном падении режима в КНДР.
Поэтому перед местными политиками сейчас стоит сложный выбор: если оставить инфляцию без внимания, она может свести на нет их усилия по стабилизации и трансформации экономики и вызвать общественное недовольство; с другой стороны, еще одна денежная реформа может стать причиной общественного недовольства таких масштабов, каких в стране еще не видели.
Реформа определенно сопряжена с рядом политических рисков, но судя по последним новостям, некоторые люди в правящей верхушке достаточно смелы, чтобы вновь рассматривать возможность ее проведения. Остается лишь подождать, доведут ли они начатое до конца и смогут ли пережить последствия своего решения.
ИА РУСКОР: Андрей Ланьков (Andrei Lankov), преподаватель факультета Азиатских исследований Австралийского национального университета (Australian National University), выпускник Ленинградского госуниверситета, кандидат исторических наук, автор книг и статей, посвященных вопросам Кореи и Северной Азии. В настоящее время преподает в Университете Кукмин (Kookmin University) в Сеуле.
