Имя московского кардиохирурга Рената Акчурина стало известным миру после успешно проведенной им операции на сердце первого Президента России Бориса Ельцина. Тогда многие известные авторитетные специалисты не взяли на себя смелость оперировать человека, ставшего символом новой независимой России.
Акчурин решился. И сделал свое дело так, как привык делать все в своей жизни – ответственно, профессионально, результативно.
У ИА РУСКОР был повод, чтобы попросить аудиенции у хирурга. Как оказалось с корейцами у Рената Сулеймановича связаны приятные ассоциации.

У меня особые симпатии к корейцам. Я вырос в Андижане. Завучем и одновременно учителем русского языка и литературы в школе, где учился, была кореянка по фамилии Цой. Потрясающей красоты женщина, уважаемая, была награждена орденом Ленина. Со мной в классе учились три парня корейца, мы дружили, вместе ходили на фехтование. Тогда Узбекистан был интернациональной республикой, где жило много известных людей из России. В детстве я так и думал, что корейцы - это часть советского народа. Так же как и уйгуры, другие народности, которые жили как одно целое. Мы сильно потеряли после перестройки в плане здорового нормального интернационализма, который тогда был естественной составляющей нашей жизни.

Ренат Сулейманович, Ваша первая поездка в Южную Корею состоялась еще в 2003 году. Тогда Вы приняли участие в международной конференции врачей. Какие остались в памяти впечатления от знакомства со страной, ведь первые впечатления самые сильные?
Мне всегда нравится многолюдность и безопасность азиатских городов. Тогда в 2003 году Корея оставила именно такое впечатление. Обратило на себя внимание, что в огромном мегаполисе каждый занимается своим делом, хотя мне показалось, что Сеул немного хаотичен. Ну что, говорят, что хаос это проявление хорошего порядка.
На конференции я был недолго, и принимающая сторона сделала всё, чтобы обеспечить хорошую аудиторию. Мы показывали там вещь совершенно до этого не известную в мире - разработанную у нас систему для операций на бьющемся сердце, которая позволяет удерживать сердце в таком положении, какое нужно хирургу. Это совершенно автономная система, мало того, она может быть использована даже в небольшой больнице, в которой не все технологии учтены. Потому что она приспособлена для работы в условиях полевой хирургии, военно-полевой хирургии.

Как вам показалось тогда, корейские врачи хорошо информированы о последних достижениях в области кардиохирургии в России?
Думаю, не очень. Скорее всего, они не знали ничего о развитии российской кардиохирургии, поскольку медицинское образование в Корее в значительной степени ориентировано на систему американской клиники. Вместе с тем вопросы хирургической анатомии в России уже были значительно развиты в то время, когда по Америке еще бегали бизоны, а инки боролись с англичанами.
А в России уже были такие медицинские светила, как Николай Пирогов, который в Крымскую войну лечил раненых. Тогда в России появилась целая плеяда врачей, которые закладывали основы сегодняшней мировой медицины. Были и терапевты, и хирурги, и другие специалисты. Состояние медицинской науки во многом результат традиций.
Знаю, что в Корее современная медицина многое заимствовала у американцев в период войны на Корейском полуострове, и сейчас это влияние продолжается через американские военные госпитали, сформировавшие нынешнюю корейскую медицину. Должен сказать, что это совсем неплохая система образования и медицинского обслуживания. Даже хорошая, она дает американцам возможность выполнять немыслимое количество операций, до 300 тысяч в год. К тому же финансируется это всё соответствующим образом.
И тем не менее, считаю, что высокоэрудированный врач должен знать всё, что касается истории медицины. Поэтому исторически мы не были знакомы, но благодаря этому визиту началось знакомство.

А что касается кардиохирургии, вы знали о состоянии ее развития в Корее?
Практически ничего. Это было первое знакомство, я не был в больших клиниках. Не видел, как они оперируют, но прежде я видел, как делают операции в Японии, Китае. И должен сказать, что классическая технология соблюдается. Это не может быть предметом одной стороны. Если вам говорят, что в Москве есть кардиохирургия и она не американская, то это ерунда - мы все работаем в стандартах международных. Это выработано уже давно.
Кстати, сердечная хирургия начиналась в России. Первая операция на сердце в качестве эксперимента была сделана Владимиром Демеховым, биологом, который закончил Московский государственный университет и первый раз оперировал сердце собаки в конце сороковых – начале пятидесятых годов прошлого столетия. Ему принадлежит приоритет в разработке технологии сегодняшней операции на сердце. Мне посчастливилось быть знакомым с ним в течение 25 лет. Он первым в мире пересадил сердце и легкие у собаки, потом печень и голову. В 1949 году на всемирной выставке в Европе впервые показал двухголовую собаку. Он пересадил голову щенка матери на шею. А 25 февраля 1964 года выдающийся российский кардиохирург Василий Колесов стал первым хирургом в мире, выполнившим в клинике операцию аорто-коронарного шунтирования Нам есть, чем гордиться, и чему учиться у нас тоже есть.
Другое дело, что медицина, еще со времен СССР, всегда финансировалась по остаточному принципу. Но сейчас понемногу ситуация выправляется.

Это чувствуется реально?
Хочется в это верить. Это связано и с тем, что субъекты РФ получили больше самостоятельности и имеют возможность распоряжаться средствами, в том числе и в пользу развития здравоохранения в своих регионах.
Если, скажем, Ханты-Мансийск производит нефть, то он и зарплату своим врачам поднимает, и она в целом в два раза выше, чем в России. В клиниках появляется соответствующее оборудование. Открытое акционерное общество Российские железные дороги, располагая колоссальным потенциалом, имеет суперсовременную ведомственную больницу, где лечатся все. Там нет элитного состава больных, там элитные врачи. Но лечат всех, начиная от путевого обходчика до министра. Это же прекрасно. Наверно так и должно быть.

Как вы считает, кто больше должен быть заинтересован в сотрудничестве в области кардиохирургии, Корея или Россия?
Я думаю, это и корейской стороне интересно, и нам, потому что разные по характеру и по этническому составу люди по разному воспринимают одну и ту же дисциплину.

Тогда как это должно развиваться?
Думаю, что это может быть какой-то уровень договоренности в области высоких технологий. Но это надо договариваться на уровне Минздравсоцразвития. Это может быть межинститутский договор между нашим кардиологическим центром и центром медицины в Корее. Учитывая возрастающую инновационную составляющую в современной российской и южнокорейской экономиках можно обмениваться специалистами. Это может быть сотрудничество на уровне медицинских обществ в России и Корее. Все зависит от того, кто возьмет на себя тяжелый финансовый груз, кто будет оплачивать. Я бы предпочел, чтобы это была какая-то российско-корейская компания, которая вела бы бизнес и поддерживала бы это. Чтобы это был двусторонний интерес, и люди бы приезжали учиться и обмениваться опытом.

Какие перспективы в таком сотрудничестве были бы очевидными для корейской стороны?
Их очень много. Мы в России сейчас заняты разработкой интереснейших вещей. Для хирургии, например. Мы производим свой собственный шовный материал. Мы производим оборудование, которое по цене фактически равно стоимости затраченного на него металла. Скажем, набор микроинструментов для коронарного шунтирования стоит около 4 тысяч долларов. Точно такой же набор, который изготовляют в Германии, стоит уже 23 тысячи. Это очень выгодная вещь. Можно купить несколько наборов и поработать. Мировая экономика становится унифицированной. Всегда можно найти точки соприкосновения, самое главное желание.

Сфера общих интересов – это ведь и то, что будет востребовано в обозримом будущем?
Считаю, что целый ряд деликатных и тонких вопросов в хирургии, и в кардиохирургии в особенности, касающихся ручного труда, будут востребованы в ближайшую сотню лет. И убрать это невозможно. Ручной труд всегда был самым дорогим, самым ценным, самым точным. Ценность практических навыков будет сохраняться. Мы отличаемся от американской хирургии и хирургии вообще тем, например, что мы внедрили микроскопы. Шьем артерии под микроскопом. Это значит, что под микроскопом я вижу артерию диаметром в один миллиметр, так, как вы видите собственную дужку очков.
Я укоротил нитку. Она у меня вот такой длины (показывает длину среднего пальца), не 70 см как у американцев. Я сделал свои инструменты круглыми как авторучки. И я шью ими артерию в три раза быстрее, потому что я, образно выражаясь, так пишу. Представьте, что вы вытянутой рукой пытайтесь написать свое имя, у вас получится коряво. А если вы авторучкой на комфортном расстоянии напишете свое имя, то у вас все стежки будут одинаковыми. Мы сделали уже 8 тысяч таких операций.
Мне приходилось оперировать в Азии. Маврикийцы, например, люди невысокого роста. У них и сердца маленькие. Без микрохирургии там не обойтись. Это то, что может заинтересовать наших корейских коллег. Они могли бы посмотреть, как мы это делаем на нашей базе, по 12 операций в неделю на сердце, и все операции под микроскопом.
Кстати, искусство корейской миниатюры общеизвестно. Тонкие изысканные изделия мастеров являются подлинными произведениями искусства. Они знают и ценят шедевры народного искусства. Полагаю, что они могли бы оценить и наши «миниатюры» в области кардиохирургии.

Достижения кардиохирургии – это панацея?
Если говорить о будущем, то уже доказано, что профилактика здорового образа жизни гораздо существеннее способствует продлению жизни. Финны, как только прекратили бороться с сухим законом, начали объяснять, что злоупотребления все вредны, и курение в том числе. Они автоматически оздоровили все население, после чего возникла совершенно другая картина.
Американцы, введя в государственных масштабах борьбу с курением, пропагандируя активный образ жизни, снизили частоту экстренных медицинских вмешательств на 42 процента. А за этими процентами колоссальное количество людей. Я считаю, что такая пропаганда - это задача номер один. В России сейчас начали популяризировать физкультуру и спорт. Нам хотя бы достигнуть достижений в этой сфере того советского периода, когда все дети могли прийти на стадион. И всех принимали. Это же было. И надо сейчас это вернуть.
Сейчас хорошие зрелищные мероприятия приносят большие деньги (футбол, бокс, бои без правил). Ну и бог с ним, пусть этим занимаются профессионалы. Надо прекратить заниматься сбором копеек с детей. С детьми должны заниматься учителя по спорту, по психологии. Это важная социальная задача.

А какой текущий рейтинг сердечных заболеваний?
Во всем мире это называется убийца номер один (killer number one). В России примерно 600 тысяч ежегодно погибает от сердечно-сосудистых заболеваний. И, большую половину, примерно 60 процентов этих больных можно вернуть к жизни. Прооперировать, адекватно пролечить, вовремя отправить к хорошему кардиологу. Мы же часто сталкиваемся с тем, что человек долго болеет, но в течение года-полутора лет не получает адекватного медицинского осмотра, лечения и внезапно умирает. Но почему, когда он год болел, никто не обращал внимания на то, что человек плохо выглядел, что у него появлялась одышка при минимальной физической нагрузке?
Целый ряд мероприятий можно рассматривать на уровне международного сотрудничества. Внедрять опыт коллективного наблюдения. Кстати, в Корее я видел очень много курящих. Это тоже фактор риска.

Ренат Сулейманович, как стать таким высоким профессионалом как вы?
Это трудно интерпретировать со своей точки зрения. Для меня очевидно, в жизни надо ставить перед собой большие задачи и добиваться их. Все успехи происходят от количества труда и понимания того, на что в итоге ты тратишь свои силы. Можно стать хорошим солдатом, выучив устав и следуя ему. Но не расти при этом. Творческий подход к тому, что ты делаешь – это всегда было для меня важнее.

И последнее, как вы ощущаете свой возраст?
Я периодически себя ловлю на этом, когда вижу перед собой человека, который старше меня, и мне тоже интересно знать, как он ощущает свой возраст. По утрам мне хочется размяться. Как врач я понимаю, что большие нагрузки мне уже не потянуть, далеко не пробежать. Периодически пытаюсь посмотреть на себя со стороны как на биологическое существо.
Часто мысленно задаю себе вопрос: как долго еще у меня сохранится чувство безоблачного оптимизма. Мне кажется, это стимулятор, который продляет жизнь. Одного такого оптимиста я знаю лично - это знаменитый американский кардиохирург Майкл Дебейки, который не дожил чуть меньше двух месяцев до столетия. Помню один из наших последних разговоров по телефону после перенесенной им тяжелой операции на аорте. В трубке слышу голос: ты знаешь, нам надо подумать, как через пару лет встретиться, чтобы обсудить важный вопрос…
Что такое пара лет для человека в его тогдашнем возрасте?! Это 20 лет для человека 40-летнего возраста!
Как долго ты сохраняешь в себе ощущение, что жизнь беспредельна, настолько ты и активен. Я не очень понимаю людей, которые при жизни начинают готовить себе место на кладбище.