Под термином «Северо-Восточная Азия» понимается регион, включающий российский Дальний Восток, оба корейских государства, КНР, Тайвань, Японию и Монголию (последняя почти не включена в урегулирование ядерной проблемы), кроме того, невозможно оставить без внимания присутствие и влияние США.

В СВА сосредоточены крупные акторы мировой политической игры, она является одним из основных «строительных блоков» глобальной структуры безопасности. При этом безопасность в СВА во многом определяется текущим состоянием и перспективами разрешения северокорейского ядерного вопроса.

Под «ядерным кризисом» (в северокорейском контексте) понимается пиковый момент развития северокорейской ядерной проблемы, характеризующийся её выплёскиванием на международный уровень и вспышкой международных противоречий по её поводу.

«Система безопасности» в целом – это отношения акторов (в первую очередь, государств, а также организаций разного уровня и рода, имеющих влияние на вопросы безопасности) по поводу вопросов безопасности в рамках сложившейся международно-политической структуры отношений. Такое определение является расширительной трактовкой лаконичного описания понятия «система», используемого видным теоретиком международных отношений, представителем «английской школы» Б. Бузаном: «система = элементы + отношения + структура».

Консолидация (или разложение) системы безопасности – это улучшение (или ухудшение) отношений акторов в рамках системы, а также укрепление (или упадок) международно-политической структуры отношений в области безопасности (разумеется, мы допускаем, что набор акторов остаётся неизменным). И если оценить степень «качества» отношений акторов достаточно сложно, то судить об усовершенствовании (или разложении) структуры можно по вполне зримым и легко фиксируемым событиям.

Деструктивное влияние кризисов выражается и в ущербе режиму нераспространения ядерного оружия, и в появлении подогреваемого непрекращающимися воинственными высказываниями со стороны КНДР ощущения прямой военной угрозы у Южной Кореи, Японии и США, и в опасности того, что доступ к результатам северокорейских ядерных разработок получат силы, настроенные гораздо более радикально, чем руководство КНДР. Влияние конструктивное заключается, в частности, в создании повода для сотрудничества государств региона в области безопасности как на многосторонней, так и на двусторонней основе, в появлении устойчивых схем и механизмов такого сотрудничества.

При этом мы попытаемся ответить не на вопрос «Почему так происходит?» (факт двойственности явления не противоречит общефилософским законам, конкретно-исторической многогранности, поливалентности происходящего и здравому смыслу), а на вопрос «Что перевешивает?». Другими словами, какое воздействие – деструктивное или конструктивное – ядерной проблемы на безопасность в регионе преобладает.

Рассмотрим признаки деструктивного и конструктивного влияния ядерных кризисов на систему безопасности СВА.

Признаки конструктивного воздействия

Само существование ядерной проблемы КНДР является мощным негативным стимулом, понуждающим государства региона к сотрудничеству. Таким потенциалом обладает любое международное обострение, и, хотя это следует учитывать при анализе, абсолютизировать роль этого фактора не верно. Трудно согласиться с выводами К. Калдера и Е Минь, выдвинувшими теорию «критических моментов» («critical junctures»), утверждающую, что переход государств СВА к сотрудничеству – всегда следствие кризиса. Такой подход не только оставляет за рамками сотрудничество в нормальных условиях, но и страдает однобокостью оценки кризисов как сугубо положительных явлений.

Появление или успешное функционирование устойчивых схем, режимов и механизмов сотрудничества; взаимодействие акторов в рамках таких схем

В первую очередь здесь следует упомянуть инициативы и документы, которые не были реализованы, но, тем не менее, сформулировали важные для процесса урегулирования идеи и принципы: Декларация о денуклеаризации Корейского полуострова 1992 г., инициатива МИД России 1994 г., предложение Россией «пакетного решения» в январе 2003 г.

Сюда можно отнести установление режима Рамочного соглашения США и КНДР в 1994 г., создание в соответствии с ним энергетического консорциума КЕДО.

Влияние Рамочного соглашения на безопасность в СВА следует оценить как однозначно конструктивное. Оно не только открыло дверь для сотрудничества двух «антагонистических» государств – США и КНДР – но и, что гораздо более ценно, содержало достаточно подробный план практического взаимодействия по конкретному проекту. При этом соглашение не было чисто двусторонним, оно было погружено в более широкий контекст международных отношений в СВА: в число обязательств КНДР входило участие в межкорейском диалоге, а в строительстве ЛВР должен был участвовать международный консорциум КЕДО. Рамочное соглашение предлагало путь вовлечения КНДР в международное взаимодействие; такая позиция представляется гораздо более благоприятной для безопасности в регионе в долгосрочном периоде, чем политика агрессивной изоляции. Кроме того, идея КЕДО – редкий случай, когда в ходе урегулирования ядерного вопроса были напрямую обращено внимание на проблемы экономической безопасности.

Трудно переоценить вклад, который внесли шестисторонние переговоры (впервые собрались в 2003 г. во многом благодаря КНР) в укрепление системы безопасности в СВА. Их уникальность для СВА заключается в том, что это 1) многосторонний межгосударственный (т.е., относящийся к «первой дорожке») регулярный форум; 2) собирающий почти все государства региона (за исключением лишь Монголии); 3) занимающийся вопросами безопасности; 4) принимающий юридически обязательные для участников решения, которые затем проводятся в жизнь.

Традиционной формой организации безопасности в СВА была система двусторонних связей, в постбиполярный период почти однозначно замкнутая на США. Не исключено, что «привычка» к двустороннему формату является одной из причин, по которым многосторонние механизмы обеспечения безопасности до определённого момента развивались в СВА не слишком активно. Шестисторонние переговоры стали первой (и пока остаются единственной) инициативой такого рода.

В связи с этим уже достаточно давно в научных кругах обсуждается вопрос расширения круга вопросов, обсуждаемых на «шестисторонке», превращения её в универсальный механизм, что, к слову, не требует никаких структурных изменений. Несмотря на то, участники не собирались уже несколько лет, положительный пятилетний опыт сотрудничества и достигнутые результаты дают основание полагать, что подобная трансформация возможна. Кроме того, она была бы очень желательна с точки зрения интересов России, которая получила бы дополнительный рычаг воздействия на ситуацию в регионе.

Впрочем, есть и факторы, удерживающие от излишне оптимистичных перспектив превращения «шестисторонки» в универсальный форум. Во-первых, у участников кардинально различается понимание угроз. Япония и Южная Корея (а также в какой-то степени США) видят в качестве таковой политику (или даже само существование) Северной Кореи.

В видении России и Китая основной угрозой является нарушение статуса-кво: начало гонки вооружений, проведение военных операций в отношении КНДР, политическая и экономико-социальная дестабилизация, которая может последовать в таком случае и т.п. КНДР же в силу своего международно-политического положения рассматривает угрозы не как помехи реализации интересов, а как препятствия для выживания режима и государства.

Во-вторых, уровень взаимного доверия не очень высок, участников разделяют взаимные подозрения по поводу искренности намерений друг друга.

В-третьих, не слишком ясно, за счёт каких вопросов можно расширить компетенцию «шестисторонки». Например, ни одна из стран региона не согласится выносить на всеобщее обсуждение двусторонние территориальные споры. По понятным причинам может быть заблокировано обсуждение вопроса об американском военном присутствии.

Вне зависимости от того, какой может быть судьба шестисторонних переговоров в будущем, следует признать, что они уже внесли немалый вклад в процесс консолидации системы безопасности в СВА, создав прецедент успешного сотрудничества, предложив работающую схему взаимодействия и оставив ряд значимых документов.

Можно возразить, что шестистороннее сотрудничество нельзя назвать успешным, потому что ядерная проблема не была решена. Однако такое утверждение не совсем корректно, потому что, с точки зрения собственно переговоров, удалось найти способ её снятия (изложенный в Совместном заявлении 2005 г.), который, более того, был почти реализован: в 2008 – начале 2009 гг. проблема формально была почти снята, и возврат к исходной точке связан не с провалом шестистороннего процесса, а с событиями, связанными отнюдь не с несовершенством самих переговоров.

Признаки деструктивного воздействия

После долгого периода угроз и поисков КНДР стала реальным обладателем ядерного оружия. Так, в 2006 и 2009 гг. проводились ядерные испытания, эксперты говорили о возможности скорого проведения третьего взрыва, но, видимо, со смертью Ким Чен Ира это мероприятие было отложено. При этом страна также обладает средствами доставки (пусть и не очень надёжными), о чём периодически напоминает миру, испытывая ракетные технологии.
С военно-политической точки зрения ядерное оружие существенно расширяет арсенал средств давления КНДР на соседей и партнёров. Не связанное международным правом ядерное государство фактически может, «бряцая оружием», «налагать вето» даже на политические решения сверхдержав. Не говоря уже о том, что наличие у Пхеньяна ядерного оружия (и даже вероятность этого) существенно укрепляет безопасность КНДР, и может выступить сдерживающим фактором, если у каких-либо сил возникнет желание решить корейский вопрос военными средствами.
Военная ядерная программа также способна стать «внесистемным» фактором экономической безопасности для крайне бедной страны, почти не включённой в мировую систему хозяйства и торговли. «Ядерные амбиции» становятся предметом размена: отказ от них (или каких-либо её элементов) может быть обусловлен получением серьёзной финансовой, энергетической или продовольственной помощи.
В политическом смысле наличие ядерной программы и игра вокруг неё позволяют Северной Корее балансировать между США и Южной Кореей с одной стороны, и Китаем с другой, извлекая выгоду из соперничества держав и сохраняя свою независимость. Подобный подход к внешней политике, отметим, является вполне привычным для КНДР, в прошлом успешно балансировавшей между Китаем и СССР.
Разумеется, такое укрепление безопасности КНДР произошло за счёт всех остальных государств региона. Особенно рельефно потенциальная угроза, исходящая от северокорейского атома, стала ощущаться в Южной Корее и Японии. Угроза для России и Китая, поддерживающих с КНДР достаточно благоприятные отношения, в сложившейся политической ситуации скорее косвенная, выражаемая ущербом, наносимым режиму нераспространения ядерного оружия. Для США северокорейские ядерные разработки, скорее, являются внешнеполитическим вызовом, чем угрозой.

Потеря Северной Кореей контроля над ядерными разработками

Во-первых, вероятен переход северокорейских ядерных разработок в руки радикальных сил, не настроенных действовать в рамках сложившейся структуры безопасности.

К счастью, данный фактор пока остаётся потенциальной, а не реальной угрозой. Тем не менее, повод для опасений существует. В частности, в рейтинге безопасности хранения ядерных материалов, составленном неправительственной группой аналитиков «Инициатива по сокращению ядерной угрозы» (Nuclear Threat Initiative), Северная Корея занимает последнее место среди государств, обладающих расщепляющимися материалами, пригодными для использования в военных целях.

Кроме того, здесь же следует рассматривать гипотетическую возможность смены военной и ядерной доктрины КНДР на гораздо менее предсказуемую (возможно, со сменой руководства страны).

При всей фантастичности подобных сценариев нельзя исключить их влияние на сознание различных групп во властных кругах заинтересованных стран и, таким образом, на безопасность в регионе.

Во-вторых, существует риск техногенной катастрофы, осложнённой ядерным фактором. Особенно это опасно в свете того, что КНДР в силу ряда причин объективного характера (экономических, технологических, кадровых) не может обеспечить достаточный уровень безопасности ядерных объектов и не сможет эффективно ликвидировать последствия возможной аварии. Причём авария может произойти и не из-за «человеческого фактора». Так, сразу же после вызванной в марте 2011 г. землетрясением катастрофы на АЭС «Фукусима-1» в Японии южнокорейская пресса начала выражать обеспокоенность в том, что подобная катастрофа в КНДР может иметь гораздо более разрушительные последствия.

Игнорирование акторами сложившейся структуры отношений, односторонние действия в обход неё

Здесь следует упомянуть, во-первых, выход КНДР из Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) 1968 г.; процедура была начата в 1993 г., но вскоре (после достижения договорённости с США) «заморожена», и окончательный выход состоялся уже в 2003 г.

Может показаться, что это заурядный момент. Действительно, присоединение к международным договорам и выход из них – суверенное право любого государства. Примерно такой аргументацией и пользовалась КНДР. Тем не менее, страна создала прецедент выхода из ДНЯО (прецедент невступления уже был создан, в частности, Индией) и отказа от его ограничений. Особенно серьёзным представляется негативный эффект, который этот шаг оказал на безопасность именно в СВА, где располагаются два «пороговых» ядерных государства – Южная Корея и Япония.

Об опасности эрозии режима нераспространения напоминает появление у Северной Кореи к концу 2010 г. программы обогащения урана, материалы и технологии для которой были, воззможно, получены через международный «чёрный рынок».

Здесь же следует вспомнить распад режима Рамочного соглашения 1994 г. в начале 2000-х гг., связанный в первую очередь с недальновидной политикой пришедшей к власти администрации Дж. Буша-младшего. Вашингтон отказался от выработанного с его участием раннее решения ядерной проблемы и демонстрировал нежелание заниматься ей впредь. Тем не менее, сам вопрос от этого не исчез, и начал гораздо острее ощущаться государствами региона.

Для региональной безопасности важность потери Рамочным соглашением 1994 г. юридической ценности заключалась в том, что северокорейский ядерный вопрос фактически перестал быть проблемой двусторонних отношений КНДР и США. До этого США занимались урегулированием «от лица» всей СВА, страны региона если не были согласны с таким положением вещей, то, по крайней мере, не возражали. Южная Корея и Япония вполне доверяли своему союзнику.

Россия в начале 1990-х гг., с одной стороны, вследствие реализации козыревского варианта «атлантизма» слабо интересовалась восточным направлением, с другой стороны, более была занята своими внутренними проблемами (но, несмотря на это, ситуацию на полуострове не игнорировала, о чём говорит инициатива 1994 г.).

Китай в начале 1990-х гг. также занимал пассивную позицию, поскольку ещё не восстановил свой внешнеполитический потенциал после удара, нанесенного ему распадом мировой социалистической системы и событиями на площади Тяньаньмэнь 1989 г.

Расторжение двух- и многосторонних договорённостей, распад или прекращение действия существующих механизмов в области безопасности

Помимо упомянутых выше эпизодов с Декларацией 1992 г. и Рамочным соглашением 1994 г. здесь следует упомянуть ключевую для понимания сегодняшнего состояния вопроса проблему длительного перерыва в работе шестисторонних переговоров.

Остановка работы форума связана, во-первых, с политическими переменами в странах-участницах. Новая администрация США оказалась занята внутренними проблемами. Смена власти в Сеуле и болезнь Ким Чен Ира обернулись усилением консерваторов и «ястребов» в обеих Кореях. Кроме того, стороны к 2008 г. совершили те уступки, на которые могли пойти без вреда для своего имиджа и своих интересов. В частности, с точки зрения Северной Кореи следующим шагом должно было быть уничтожение ядерного оружия и реальный отказ от его производства, на что Пхеньян пойти не мог.

Провокации 2009 г. (ракетные пуски КНДР и второе ядерное испытание), а также трагические инциденты 2010 г. (потопление южнокорейского корвета «Чхонан» и артиллерийская перестрелка у о. Ёнпхёндо) не способствовали сближению сторон и возобновлению переговорного процесса.

Тем не менее, в последнее время начались активные двусторонние консультации между странами-участницами «шестисторонки». В частности, стоит отметить возобновившееся 23 февраля 2012 г. впервые после смерти Ким Чен Ира прямое взаимодействие между США и КНДР.

Учёные достаточно давно заметили, что жизнь ядерной проблемы подчиняется определённым циклам. Схематично такой «кризисный цикл» можно описать так: провокация – рост напряжённости – переговоры – урегулирование – застой – постепенный отход от договорённостей – новые провокации. Сейчас по-видимому, мы приближаемся к третьему этапу.

Отстранённо, исходя из общей логики, можно было бы сказать, что на разных этапах цикла преобладают различные типы влияний. Однако история показывает, что воздействия, дестабилизирующие систему безопасности, к сожалению, характерны почти для всех звеньев цикла.

На «восходящих» этапах кризиса это сознательные провокации, демарши, громкие расторжения договорённостей (следует отметить, в качестве «смутьяна» может выступать любая из вовлечённых сторон; к подобным действиям, помимо КНДР, прибегали, в частности, США и Япония). На этапе переговоров и урегулирования это различные попытки продемонстрировать решительность, «поднять ставки» (таким было, например, первое ядерное испытание 9 октября 2006 г.).

Этап затухания кризиса характеризуются негативными воздействиями двух типов: провокации, направленные на расторжение договорённостей, и игнорирование договорённостей, ведущее к их обесцениванию.

Положительные воздействия, к сожалению, формируются почти исключительно на этапе урегулирования. Исключением являются инициативы, которые могут быть предложены в любой момент времени. При этом нередко фаза затухания кризиса аннулирует всё достигнутое трудами дипломатов.

Тем не менее, следует помнить, что даже у не соблюдаемых договорённостей и игнорируемых механизмов сотрудничества сохраняется потенциал конструктивного воздействия на систему безопасности региона.

Он состоит, во-первых, из компонентов идеологического характера (создаётся модель и пример формата сотрудничества, укрепляется идея урегулировать вопрос мирным путём, демонстрируется принципиальная возможность этого добиться), во-вторых, структурного (существование «несоблюдаемого» облегчает дальнейшее урегулирование в том смысле, что возвращение к старому формату безопасности происходит легче, чем привыкание к новому).

Если же самым примитивным образом навесить ярлыки «плюс» и «минус» на рассмотренные последствия ядерной проблемы, то количество тех и других оказывается примерно равным. Следует ли из этого, что деструктивные и конструктивные влияния уравновешивают друг друга?

К сожалению, нет. До тех пор, пока ядерная проблема не прекратит развиваться циклически (другими словами, не будет урегулирована), её деструктивное влияние будет преобладать над конструктивным. Причина в том, что «срок жизни» конструктивных влияний, как правило, ограничен одним витком цикла, в ходе следующего кризиса они остаются лишь достоянием политической памяти.

Деструктивные же тенденции не только сохраняются, но и укрепляются из кризиса в кризис. Например, угроза выходаКНДР из ДНЯО, прозвучавшая в ходе первого кризиса, в кризис начала 2000-х гг. превратилась в выход Северной Кореи из договора, за чем последовало ядерное испытание. В ходе третьего кризиса Пхеньян провёл второе испытание, и государства региона уже почти смирились с де-факто ядерным статусом КНДР.

Доминирование негативных воздействий и заложенный в них эскалационный потенциал подчёркивают необходимость как можно скорее найти способ разрешения ядерной проблемы.